ИСТОРИЯ ОБ УДИВИТЕЛЬНОМ СВЯЩЕННИКЕ ДОН ЛУИДЖИ ОРИОНЭ
М. Старовейский, И. Силоне

СОДЕРЖАНИЕ
Вступительное слово Марк Старовейский Рассказ об удивительном священнике Игнацио Силоне Встреча с удивительным священником Приложение 1. Жизненный путь блаженного Луиджи Орионе и история конгрегации Приложение 2. О конгрегации орионистов в Польше

О священнике Луиджи Орионе, которого Папа Иоанн Павел II причислил к лику блаженных 26 октября 1980 г., написано очень много. О нем писали не только духовные лица, но и многие другие авторы. Имя священника Орионе было известно даже за пределами Италии, а личность его вызывала восхищение, еще тогда, когда он был клириком.

Среди многочисленных биографий особое место занимает рассказ великого итальянского писателя Игнацио Силоне «Встреча с удивительным священником». Мотивом для его написания послужило желание автора выразить свою благодарность священнику Орионе, который, проявляя понимание и сочувствие, оказал ему братскую поддержку в трудной жизненной ситуации. В основу этого небольшого рассказа легли личные воспоминания и переживания автора, связанные с его встречей с доном Орионе. Он написан великолепным литературным языком, отражающим динамизм жизни и деятельности этого священника, направленных на то, чтобы «обновить все во Христе».

Это повествование о случайной встрече автора с доном Орионе ярко свидетельствует о том, какой беззаветной преданностью людям, независимо от их взглядов, отличался этот скромный священник, жизненным девизом которого было: «Делать добро всегда и всем, зло - никогда и никому».

Впечатления и размышления Игнацио Силоне о священнике Луиджи Орионе подтверждают мои собственные наблюдения, вынесенные из многочисленных личных встреч с этим восхитительным человеком, основателем конгрегации Сыновей Божия Провидения (отцов-орионистов) и Сестер Младших - Миссионерок Милосердия (сестер-орионисток).

«Ave Maria e avanti» («Радуйся, Мария, - и вперед»), - часто повторял священник Орионе, призывая к христианской жизни согласно Евангелию. Будем же читать эту публикацию с убеждением, что блаженный дон Орионе выпросит для нас у Матери Божией Ее особую заботу и помощь в трудных жизненных обстоятельствах.

РАССКАЗ ОБ УДИВИТЕЛЬНОМ СВЯЩЕННИКЕ
Свящ. Марк Старовейский

Все началось, как в романе: двадцатилетний Витторио Орионе, солдат армии Королевства Сардинии и гарибальдист, позволил себе отпустить двусмысленное замечание в адрес Каролины Фельтри, за что получил оплеуху. Через год он вернулся: но на этот раз для того, чтобы попросить ее руки и обвенчаться. Он был непрактикующим, она - глубоко религиозной, той настойчивой и одновременно глубокой религиозностью простого народа. У них было четверо детей. Четвертый, самый младший их сын Луиджи родился 23 июня 1872 года. Отец возглавлял бригаду мостильщиков и редко бывал с семьей, мать же работала дома. «Моя мать, - вспоминал позже дон Орионе, - дала мне одежду старшего брата, перешедшую ко мне после трех братьев. Мать вставала в три часа ночи и принималась за работу. Казалось, что она вертится как веретено. Она выполняла не только всю женскую работу, но и вместе с сыновьями мужскую, потому что отец был далеко». Хотя все в семье тяжело трудились, хлеба часто не хватало. Отсюда то огромное уважение к хлебу и труду, к которому Луиджи приобщился уже на десятом году жизни в отцовской бригаде мостильщиков. Отсюда также и то, что еще ребенком, однажды утром, когда он увидел сидящих на солнышке в его родном Понтекуроне и спокойно болтающих священника, аптекаря и адвоката, мальчик схватил палку и начал колотить ею по земле, поднимая клубы пыли и крича: «Вы что, не знаете, что в это время все работают, а не сидят на солнце и бьют баклуши?» После чего, - правда, это был единственный раз в жизни - мать сильно отругала его.

В 1885 году тринадцатилетний Луиджи поступил в начальную школу отцов-францисканцев. Пребывание там в течение нескольких месяцев закончилось тяжелым воспалением легких, он едва не умер. Выздоровев, Луиджи вернулся домой, так как его исключили из школы. Однако на всю жизнь осталось в нем что-то от францисканской невозмутимости и доброты.

В 1886 году его принял в школу салезианцев в Турине сам дон Боско, с которым Луиджи сердечно подружился. «Мы будем друзьями», - сказал ему дон Боско незадолго до смерти.

В туринский период Луиджи Орионе познакомился с двумя формами деятельности, восходящими, впрочем, к древним традициям Церкви: с воспитательной и благотворительной. Первая будет преобладать на начальном этапе деятельности дона Орионе, вторая - в конце его жизни. На первую вдохновил его дон Боско. Луиджи с восхищением наблюдал за его педагогической деятельностью и ассимилировал единственное в своем роде настроение, царившее в заведении этого великого воспитателя. Салезианский идеал будет дорог ему на протяжении всей жизни - Орионе действительно стал другом Джованни Боско.

В Турине Луиджи Орионе познакомился также с учреждением, которое кратко называли «Коттоленго» (полное название: La Casa della Divina Provvidenza - Дом Божия Провидения). Для нашего читателя, возможно, это слово не знакомо. Но тот, кто был в Турине, наверняка обратил внимание на большой комплекс зданий - «Коттоленго». Это место страданий, где пребывают около двух тысяч больных, инвалидов, стариков, одиноких, душевнобольных - словом, нищета и бедность. Их обслуживают около пятисот лиц - члены монашеских орденов, созданных одновременно с «Коттоленго». Живут там также сестры-кармелитки, которые молятся о тех, кто был виновником возникновения этой нищеты. Название «Коттоленго» происходит от имени туринского каноника св. Джузеппе Коттоленго († 1842). Заведение это существует благодаря Божию Провидению - не имея ни фондов, ни капиталов, ни владений, оно содержится на пожертвования. «Я смотрел на них, - напишет позже дон Орионе о тех, кто нашел приют в этом заведении, - очень хотел встретиться с ними, знал, что они - мои братья, и любил их».

После смерти дона Боско Орионе, ко всеобщему удивлению, покинул школу салезианцев.

В октябре 1889 года мы видим его в епархиальной семинарии в Тортоне. Невзирая на кратковременные сомнения, он знал, что это его дорога, тем более что перед поступлением в семинарию он получил знак свыше: обращение отца. В Тортонской семинарии господствует настроение менее всего схожее с салезианской прямолинейностью. Коллеги «из лучших домов» насмехаются над бедно одетым Орионе, когда он с почтением собирает крошки хлеба, пренебрежительно выброшенные ими. Его одежда, образ жизни - все это становится отличным поводом для насмешек, которые вспыльчивый Орионе с трудом выдерживает. Однако постепенно насмешки стихают, тем более, что после смерти отца, не имея средств оплатить учебу в семинарии, Орионе стал причетником и церковным сторожем в кафедральном соборе: он получил там свою комнату в башне и оттуда приходил на занятия.

Удивительная деятельность клирика Орионе начинается с того момента, когда он встретил заплаканного мальчика-сироту, которого катехет выгнал с урока религии. Клирик Орионе взялся за обучение мальчишки этому предмету, чтобы никто уже больше не выгонял его с уроков, и приютил у себя. Мальчик привел следующего, затем пришел третий ребенок, четвертый, десятый, пятидесятый.... Это были дети улицы, которыми никто не занимался, - дети бедности, нищеты и сточных канав. Спокойный и сонный кафедральный собор наполнился гомоном сотен детских голосов; бедные каноники оказались отодвинутыми на второй план, зато главной персоной стал клирик Орионе, который учил детей, играл с ними, и по-видимому, был первым человеком из встреченных ими в жизни, кто отнесся к ним серьезно. Дело получило огласку, стали поступать жалобы епископу, монсиньору Джино Банди, который вызвал клирика Орионе на беседу. Мудрый епископ понял харизму клирика и не только не выругал его, но, невзирая на протест своей матери, отдал в его распоряжение собственный сад. 3 июля 1892 года возникает «Ораторий св. Луиджи» для нескольких десятков самых бедных детей Тортоны. В кафедральном соборе стало спокойно, зато сад епископа превратился в поле битвы.

Но клирик Орионе хорошо отдавал себе отчет в том, что такое решение лишь половинчатое - оно обеспечивает опеку над детьми только в течение нескольких часов. А что потом? Поэтому он просит епископа о разрешении открыть коллегиум - школу-интернат для самых бедных детей. Не имея в кармане ни гроша, он снял дом за четыреста лир (по тем временам очень большая сумма) и принял первых учеников; вернувшись домой, он неожиданно получил желаемую сумму от Анджелины Поджи, тотчас подписал официальный договор о найме и оплатил помещение. Разрешение епископа, снятие дома, прием первых учеников, получение денег и оплата помещения - все это произошло в течение нескольких часов! Однако епископ, справедливо обеспокоенный затруднительным положением, в которое он сам себя поставил, вызвал клирика Орионе (все это в тот же день!) и отменил свое решение. «Слишком поздно, Ваше Высокопреосвященство: здание снято и первые ребята приняты», - спокойно ответил Орионе.

Начало было очень трудным, тем более, что ораторий притягивал родителей, которые видели в коллегиуме Орионе не только единственную возможность образования для своих детей, но и вообще - их воспитания. Орионе принимает всех: тот, кто может, платит столько, сколько может, а тот, кто не в состоянии заплатить, принимается бесплатно. Вскоре дом становится слишком тесен и возникает необходимость снять другой. В коллегиуме нечего есть. Об этом узнают жители Тортоны. И вот организуется цепочка людей доброй воли: находятся еда, одежда, постельные принадлежности, и даже учителя соглашаются бесплатно преподавать в этом удивительном коллегиуме. Возникают вторая и третья школы. «Мы были голодными, но счастливыми», - напишет позже дон Орионе, который в организацию этих школ - впрочем, как и во все, что бы он ни делал, - вкладывал всю свою душу. А ведь тогда, как мы помним, он сам был еще клириком семинарии, причетником и церковным сторожем в кафедральном соборе и одновременно - руководителем школы. Поскольку в одиночку Орионе не мог со всем справиться, епископ дал ему в помощь выбранных им же самим клириков (среди них Кароля Стерпи), которые положили начало будущей конгрегации. Таким образом, Орионе вошел в историю как самый молодой - едва достигший 20 лет - основатель конгрегации, на самом деле еще не существующей de iure, но существующей уже de facto. Итак, прибавилась и четвертая функция - руководителя общины.

В 1895 году Орионе был рукоположен в священники и мог полностью отдаться своей работе. С течением времени конгрегация получила название Малое Дело Божия Провидения, а ее девизом стали слова св. Павла: «Обновить все во Христе», которые несколькими годами позже были взяты Папой Пием Х в качестве девиза его понтификата. Вскоре новая конгрегация вышла за пределы Тортоны. Возникают заведения в Ното на Сицилии, в Риме, в Кассано-Йонио, на юге Италии. В 1903 году конгрегация получает санкцию епископа Тортонской епархии, окончательно же будет утверждена в 1954 году, через четырнадцать лет после смерти дона Орионе, когда она достигнет полного расцвета не только в Италии, но и во всем мире. Наряду с главным костяком конгрегации возникнет община Отшельников Божия Провидения, заданием которой будет молитва об успешной деятельности Малого Дела Божия Провидения, а также соответствующая женская община - Малые Сестры Миссионерки Милосердия.

Цель конгрегации дон Орионе определил следующим образом: «Это отличающаяся большой покорностью религиозная конгрегация, полностью полагающаяся на Божие Провидение. Возникла она для бедных и осуществляет свою деятельность в рабочих районах, особенно в самых бедных кварталах и в предместьях крупных промышленных городов... Мотив ее деятельности - любовь, которая отнюдь не исключает правды и справедливости, но в любви совершенствует правду и справедливость... Цель конгрегации - любить, молиться, воспитывать в благочестии и труде сирот и самых заброшенных, страдать (за грешников) и посвящать себя Иисусу. Привилегия конгрегации - служение Христу, присутствующему в самых бедных, в самых заброшенных и отвергнутых. Ее девизом являются слова св. Павла: "Любовь Христа подстегивает нас", а ее программа заключается в словах Данте: "Наша любовь не закрывает дверь"». Дон Орионе, родившийся в бедной семье, знает, что такое голод и нищета, поэтому он всегда будет подчеркивать, что его целью является служение убогим и нищим. Однажды он выразит это весьма убедительно: «Бог уже сам позаботился о нуждах богатых, так что идите к нищим!».

После первой мировой войны конгрегация распространится далеко за пределы Италии: в Северную и Южную Америку, в Албанию, Англию, Испанию, Польшу, Швейцарию...

28 декабря 1908 года ужасное землетрясение смело с земной поверхности Мессину и Реджо-ди-Калабрию. Тогда погибло около ста тысяч человек. Как только дон Орионе узнал о размерах бедствия, тут же распорядился продать двух волов для покрытия стоимости поездки и поспешил на место катастрофы. Там он окунулся в водоворот дел: в рваной сутане и растоптанных башмаках или вовсе босиком - его можно было увидеть повсюду. Было не понятно, спит ли он вообще. Он делится едою с нуждающимися, совершает богослужения и требы, разыскивает сирот, ставших жертвами катастрофы, и отправляет их в свои заведения в Ното и в Кассано-Йонио. В Мессине и Реджо-ди-Калабрии он становится вдохновителем и координатором группы помощи, а когда 10 января сюда прибывает папская миссия, он служит связующим звеном между нею и правительственной миссией - задание это было по меньшей мере деликатным, если принять во внимание напряжение, существовавшее между Ватиканом и итальянским правительством. Своей деятельностью дон Орионе заслуживает огромный авторитет, в результате чего на него возлагается тяжелейшая обязанность: Пий Х назначает его генеральным викарием непопулярного епископа Мессины с целью восстановления церковной дисциплины в архиепархии, деморализованной громадным бедствием. Три года изнурительного труда по восстановлению церковной дисциплины - это один из самых тяжелых периодов в жизни дона Орионе. По истечении тех трудных лет, когда в архиепархии уже более или менее был наведен порядок, дон Орионе, отмеченный высокими правительственными наградами, возвращается в Тортону.

Однако ненадолго, так как 15 января 1915 года произошло землетрясение в Марсике (предгорье Аведзано), поглотившее тридцать тысяч жизней. Орионе тотчас спешит туда. Свидетельства об этой его деятельности мы находим в рассказе очевидца тех событий Игнацио Силоне, потерявшего во время этого землетрясения родителей и родственников.

Еще одно свидетельство мы находим в книге «Эссе и рассуждения о философии и религии» барона Хюгеля: «Когда моя старшая дочь (за восемь месяцев до своей смерти) оказалась в местности, где произошло землетрясение, в Римской Кампанье, то была потрясяна увиденным. Она смотрела на руины и развалины, и глаза ее встречались с ничего не видящими, бессмысленными взглядами простых людей, беззащитных перед лицом бедствия, совершенного силами природы... Отчаяние несчастных сельских жителей еще больше усиливалось неизмеримостью бедствия. А среди этого царства разрушения и смерти кружил, всецело поглощенный судьбами этих людей, священник - дон Орионе, которого простой бедный народ почитал за святого. Это он на своих плечах переносил по двое детей, и где бы ни появлялся, вносил в атмосферу всеобщего отчаяния гармонию и порядок. Моя дочь рассказывала, что один его вид вселял в людей уверенность в том, что основой всего является любовь, такая любовь, о которой свидетельствовал этот скромный священник, полностью забывший о себе».

На этот раз были в полном согласии и правительство, и Папа. В распоряжение дона Орионе были переданы выделенные ими средства, и прежде всего здания в Риме и его окрестностях, где дон Орионе смог разместить спасенных им детей. «Я потерял два года жизни за те несколько дней», - вырвется однажды из уст дона Орионе. «Я потерял одного отца, но нашел другого», - скажет в то же время один из спасенных доном Орионе мальчишек Гаэтано Пиччинини, ставший позднее священником и близким соратником дона Орионе.

Годы войны приостановили деятельность дона Орионе. Теперь его работа сконцентрирована на сиротах и инвалидах, так как ему всегда удается успеть «заскакивать» именно туда, где требуется его помощь. Еще перед войной он говорил Пию Х о своем намерении отправиться в Патагонию, на что Папа ответил, что Патагонию не нужно искать далеко - она простирается за стенами Рима. В самом деле, за воротами св. Иоанна на Латеране вокруг виа Аппия Нуова находились кварталы бедноты, остававшейся без духовной опеки. Дон Орионе тотчас же организует там пастырство, вначале совершая богослужения в конюшне и только позже строит церковь.

Во время своего пребывания в Аргентине в 1921-22 годах он столкнулся с проблемой итальянских эмигрантов, которые выехали туда в поисках работы (за хлебом, гонимые нуждой) и остались без духовной опеки. И дон Орионе стягивает туда своих соратников.

На Родос прибывали тогда армянские сироты - жертвы кровавых турецких погромов, поэтому он открывает там детские приюты.

Во времена кризиса в католической Церкви, вызванного стремлением к модернизму, дон Орионе отправился к священникам, находящимся во враждебных отношениях с Церковью: он не дискутировал с ними, не убеждал их, но со всей сердечностью втянул в работу по оказанию помощи самым нуждающимся, и благодаря этому многие из них смогли найти обратную дорогу в лоно Церкви. Этот, такой нетипичный вид пастырства, стал поводом для обвинения его в содействии модернистам. Но Папа Пий Х, который всегда был благосклонен к дону Орионе, благословил его на эту работу.

Дон Орионе видел также, как много пропадает призваний к священничеству. Поскольку учеба в семинарии была платной, а многие молодые люди были не в состоянии внести плату за нее - знал он это, впрочем, и по своему собственному опыту, - он организовал обучение духовной молодежи из бедных семей.

Как видим, усилия дона Орионе сосредоточились в двух сферах: воспитательная работа и помощь самым нуждающимся. Далее он создает так называемые «Малые Коттоленго», полностью соответствующие известному туринскому заведению. Они возникают в Милане и Генуе в Италии, в Аргентине и даже Польше - во Влоцлавке. (Последнее было ликвидировано гестапо 28 апреля 1942 года, больные вывезены и замучены в газовых камерах.) Деятельность дона Орионе, как это часто бывает, вызывала в людях зависть, что нередко приводило к подлым поступкам и интригам, так что ему пришлось даже на несколько лет покинуть Италию.

Но деятельность неутомимого дона Орионе не ограничивается только этими двумя сферами. Каждый, с кем он знакомится, становится ему близким, а так как он был знаком с сотнями людей, то круг его близких расширяется изо дня в день. С близкими, однако, необходимо поддерживать контакты. Так появляется единственная в своем роде система апостольства - апостольство писем. Пишет он их более десятка в день, и не прекращает писать даже во время смертельной болезни, находя бесконечное количество способов перехитрить присматривающих за ним медсестер и врачей, предписавших больному полный покой.

Пишет он своим подчиненным, благодетелям конгрегации, сотрудникам, пишет «энциклики», адресованные конгрегации, отвечает и охотнику за автографами, и старушке, жалующейся, что хлеб ранит ее десны, и парню, который просит совета. Сколько писем он написал? Не знаю, но полное издание их было бы очень интересным и полезным. Эти письма не являются литературными произведениями, но они наполнены сердечностью, теплом и добротой по отношению ко всем, даже если Орионе кого-то порицает, как например, клириков за то, что спят во время медитирования, или членов конгрегации, слишком любящих удобства. Он знает всех, знает, что кому нужно, поэтому спрашивает своего ученика о здоровье бабушки и отправляет поздравления разным людям. Он обладает качествами, которые почти не встречаются у начальства: не приказывает, не руководит, не следит за каждым шагом, но заботится и беспокоится о каждом своем подчиненном. Сколько же бунтов и демонстраций протеста удалось бы избежать, в том числе и в Церкви, если бы именно таким было отношение к человеку, потому что никому не нравится, когда следят за каждым его шагом. Потому что любому человеку, даже священнику, приятно, когда он чувствует, что начальник беспокоится о нем, проявляет к нему интерес. Однако забота о другом человеке требует определенных усилий, участия, самоотверженности, а это непросто. И хотя слова эти избитые, но пожалуй, можно сказать, что дон Орионе был отцом для всех людей, которых хотя бы однажды встречал.

Второй характерной чертой дона Орионе были необычайные организаторские способности. Он неустанно создает и строит, не имея ни гроша в кармане. «Если из Америки отец приедет с деньгами, то уже не будет называться доном Орионе», - писал ему архиепископ Милана кардинал Шустер, недавно провозглашенный блаженным. «Письмо Вашего Высокопреосвященства меня очень рассмешило, - написал в ответ дон Орионе. - Так и есть: не имею обуви, и если кто-нибудь не купит мне билет, то не за что будет вернуться в Италию». Его бедность - это особая тема. Ничего не имел, так как раздавал все, даже свою одежду, нуждающимся. Однажды, отдав нищему новые брюки, он вынужден был пробираться темными улочками, потому что его сутана была вся в дырах. Так что в домах орионистов, пока был жив их основатель, всегда имелся комплект одежды для дона Орионе - ведь никогда не было известно, в каком состоянии будет его одежда, когда он приедет.

Отметим, однако, сразу, что за превосходную и динамичную организацию дела отвечал друг и соратник дона Орионе дон Карло Стерпи. За обеденным столом дон Орионе, оживленно жестикулируя, излагал свои бесчисленные проекты. Дон Стерпи молча слушал. Подкрепившись, дон Орионе срывался и мчался по своим многочисленным делам. А дон Стерпи спокойно поднимался, аккуратно складывал свою салфетку и измятую салфетку друга и тихо выходил, чтобы обдумать, как упорядочить и воплотить в жизнь все эти разнообразные, зачастую совершенно фантастические проекты. Дону Орионе он был необходим, и оба отлично дополняли друг друга.

На протяжении всей своей жизни дон Орионе старался усмирить эту свою горячность, которая иногда доходила до комичного. Еще будучи клириком в семинарии в Тортоне, он узнал, что кардинал Джузеппе Сарто, патриарх Венеции, приглашает к себе его приятеля, ставшего позднее известным композитором (а в ту пору клирика Лоренцо Пероси), и не только играет с ним в карты, но и (о ужас!) угощает папиросами. Это было чересчур, и клирик Орионе направил патриарху Венеции письмо, в котором очень остро и сурово раскритиковал его за подобные поступки. И лишь когда письмо уже спокойно лежало в почтовом ящике, Орионе осознал, что он сделал, и изрядно испугался. Но ничего не случилось, только к Рождеству Орионе получил пакет из Венеции, в котором была ткань на сутану, высланная, как он полагал, его приятелем Пероси. Прошли годы. Кардинал Сарто стал Папой - это был Пий Х - и от него зависело утверждение устава конгрегации дона Орионе. Когда дон Орионе явился к нему с просьбой об утверждении, то Папа не только утвердил устав, но и выделил материальную помощь для основания новых домов. Однако когда дон Орионе собирался выходить, Папа попросил его задержаться, раскрыл бревиарий и извлек из него пожелтевшее письмо клирика Орионе. «Папе тоже нужно помнить о покорности, - сказал он, - поэтому я держу это письмо всегда при себе».

Один Господь знает, чего стоила мягкость писем дона Орионе и вообще его поступков. Он мог как следует выругать галдящих клириков, а затем, подумав, прийти и извиниться перед ними. «Какой же у меня несдержанный язык», - пожаловался он однажды. Во время строительства «Коттоленго» в Милане к нему прибыла делегация с заявлением о протесте. Дон Орионе спокойно и с железной логикой обосновал свою позицию. Не сумев справиться с его аргументами, те начали выдумывать новые претензии. Дон Орионе, не сказав в ответ ни слова, спокойно распрощался с ними, но в тот вечер он не читал молитв по бревиарию и даже не написал ни единого письма. Правда, было это уже в конце его жизни.

Исходя из обычной логики невозможно понять, как могло развиваться дело дона Орионе. Он строил - и тем более столько! - без гроша в кармане и никогда ни в чем не испытывал недостатка. Тут действовала логика Коттоленго, логика Божия Провидения. Дон Орионе никогда не усомнился в Божией помощи, но всегда был последователен, отнюдь не приписывая себе того, что сделал. «Это не мое дело, - повторял он, - это дело Божие».

Вокруг дона Орионе всегда собирались люди доброй воли - как крупные промышленники, так и люди бедные; те, кто отдавал ему - а собственно, не ему, а его беднякам - и деньги, и свой труд. Их количество изумляет нас и не может не вселять оптимизм: на свете столько людей, готовых посвятить себя ближнему, которые только ждут, чтобы их призвали к этому труду. Даже на самом дне человеческого несчастья, в полностью деморализованной бедствием землетресения Мессине, дон Орионе вдохновлял своим примером людей, готовых помочь нуждающимся. Думается, что эта сторона жизни дона Орионе требует еще более глубокого осмысления.

Дон Орионе не занимался политикой, хотя во время первой мировой войны он направил Папе Бенедикту ХV докладную записку, в которой просил понтифика, чтобы тот призвал воюющих христиан прекратить войну. Но когда во времена фашизма его прежний воспитанник, ставший коммунистом, а затем социалистом, Игнацио Силоне пробирался инкогнито в Швейцарию, дон Орионе заслонял его своим телом при переходе границы, рискуя собственной жизнью. Видя произвол, царящий в Италии при Муссолини, он воскликнул однажды: «Если бы я не носил сутаны, то сам встал бы во главе армии, чтобы освободить страну от этого типа!»

Образ жизни, который вел дон Орионе - вставал в 4.30, ложился в полночь, целый день в движении, - мог бы сбить с ног и более сильного, а он отнюдь не был Геркулесом. В конце своей жизни по средам он принимал посетителей в Милане, а по четвергам - в Генуе. Целый день он принимал людей, которые дожидались с самого утра: в долгой очереди стояли промышленник и банкир плечом к плечу с работницей или университетским профессором. Ожидали минутного разговора, исповеди, совета. «Мое сердце натянуто, как трос, который однажды лопнет», - говорил он обычно, но сразу же добавлял: «Хочу умереть стоя, глядя в небо и работая». В апреле 1939 года у него случился первый инфаркт миокарда, но дон Орионе не изменил своего образа жизни. 9 февраля 1940 года - второй инфаркт, но и теперь дон Орионе работал, лежа в постели, - отвечал на огромное количество писем, приходивших со всего мира. Врач категорически потребовал, чтобы он выехал из Тортоны из-за плохого климата в Сан-Ремо, где был более мягкий климат. Дон Орионе протестовал: «

Не хочу ни жить, ни умирать среди пальм, но среди бедных, потому что в них - Христос». В конце концов, он уступил, но сбежал из вагона первого класса, билет в который взяли его друзья, в переполненный вагон третьего класса, в котором привык всегда ездить. В Сан-Ремо он не прекращал работать, тем более что ясно видел - конец уже близок. В один из дней санитар неожиданно вошел в комнату и увидел, как дон Орионе сдирал ножом уплотнения, образовавшиеся у него на коленях из-за продолжительного стояния на молитве. «Хочется избавиться от этого, - сказал озабоченный дон Орионе, - не нужно, чтобы люди видели это и потом сочиняли истории».

12 марта 1940 года он работал до десяти вечера. Когда лег, вдруг почувствовал себя плохо и вызвал аптекаря, работавшего в общине. Однако инъекция была сделана слишком поздно. В комнате собрались сотоварищи. Дон Орионе исповедался, принял причастие и был соборован. Окинул взглядом близких и сказал: «Уже ухожу», - затем медленно произнес слова: «Иисус, Иисус, Иисус...» - и умер.

Хорошо, что этот скромный человек, который за несколько дней до смерти с возмущением выбросил из местной часовни свой портрет, помещенный над алтарем монахинями, не видел собственных похорон, превратившихся в огромную манифестацию. Вот когда обнаружилось, скольким тысячам людей дон Орионе сделал добро.

Перед смертью дон Орионе написал: «Поддерживаемый Божией благодатью, я провозглашал Евангелие самым убогим, самым бедным людям. Во имя Божия Провидения раскрывал свои объятия и сердце для больных, независимо от их возраста, вероисповедования и национальности. Всем им вместе с хлебом насущным хотел бы дать бальзам веры, особенно тем, которые более всего страдают и всеми заброшены».

Таким был этот удивительный Священник, который в своей жизни собрал воедино величие трех своих предшественников, великих итальянских святых - радость св. Франциска, милосердие и веру св. Иосифа Бенедикта Коттоленго и любовь к молодежи и детям св. Джованни Боско.

PS: Дон Луиджи Орионе причислен к лику блаженных Папой Иоанном Павлом II 26 октября 1980 года. Добавим, что кардинал Кароль Войтыла был его горячим почитателем и именно он отвез в Рим просьбу Епископата Польши по делу беатификации дона Орионе.

ВСТРЕЧА С УДИВИТЕЛЬНЫМ СВЯЩЕННИКОМ
Игнацио Силоне

Директором коллегиума был худой и высокий прелат, выше среднего роста; мне же, стоящему на коленях у его ног, он казался просто огромным. И вот с этой высоты падали на меня его жесткие слова: «Можешь ли ты что-нибудь сказать, назвать какой-нибудь предлог, выдумать какую-нибудь ложь, чтобы объяснить свой бессмысленный поступок?» - спрашивал он.

«Ничего, монсиньор», - отвечал я униженно и обреченно. Голова моя была низко опущена. Сколько еще будет продолжаться это мучение? В какой-то момент я увидел за креслом маленькую мышку и подумал, что она может отвлечь его внимание, но мышка быстро исчезла под столом. Целлулоидный воротничок колегиумского мундира сжимал мне горло, сдавливал дыхание.

«Как это ничего, - домогался он, и в голосе его чувствовалось нарастающее раздражение, - ты что, не в своем уме?»

На изношенном красном ковре нога директора нервно выстукивала постепенно нарастающий гнев. Помнится, ступни его были длинные, узкие, в мягких черных ботинках из тонкой кожи, слегка поношенных, застегнутых серебряными пряжками. Перед собою я видел только их и чувcтвовал себя? как побитый пес. «Ничего, - бормотал я, - в самом деле, ничего, монсиньор».

«Сообщу твоей бабушке, - объявил он, наконец, ледяным тоном. - После твоего глупого поступка невозможно, чтобы ты оставался в этом коллегиуме, или чтобы я помог тебе устроиться в другое заведение. Это само собой разумеется».

Директор произнес эти слова как окончательный приговор. И повторил: «Это само собой разумеется». Что касается меня, то в ту минуту я мечтал только об одном: чтобы прекратился этот страшный разговор. Об остальном я подумаю потом. Будущее совершенно не интересовало меня. Я мечтал только встать с колен, пойти куда-нибудь и не видеть больше этих ступней.

«Но ты со своими странными выходками, - добавил директор, явно разгневанный моим молчанием, - не верю, чтобы ты мог ожидать чего-нибудь иного».

Моя апатия, бывшая в странном противоречии с предыдущим бунтом, должно быть, удивляла его. Возможно, он догадывался, что есть во мне что-то, чего ему не понять, или просто допускал, что я не давал себе отчета в тяжести своего проступка.

«Безусловно, безусловно, монсиньор, - поспешил я подтвердить, чтобы только положить конец этому мучению. - В самом деле, я не ожидал ничего иного».

«После всего, что произошло...», - подтвердил он голосом, свидетельствовавшим, что его не удовлетворило мое слишком быстрое отречение. «И имей в виду, - добавил он, - если бы твоя бабушка и нашла для тебя место в другом коллегиуме, я вынужден был бы по долгу совести проинформировать твоих новых начальников о тяжелом проступке, который ты совершил. Совесть не позволила бы мне смолчать».

«Безусловно, безусловно, монсиньор, - еще раз поспешил я подтвердить. - Безусловно, по долгу совести, после всего, что произошло».

«Но несчастный, - взревел он, - если отдаешь себе отчет во всем этом, то почему ты поступил таким образом?»

Сказав это, он поднял ногу, обутую в неимоверно элегантный башмак с серебряной пряжкой, и с такой силой ударил ею в старый ковер, что в воздух поднялось облако пыли, от которой я начал чихать и кашлять.

А с тем, что произошло, было так… Шел 1916 год. За несколько месяцев до описываемых событий меня поместили в коллегиум в Риме, которым руководили усердные монахи, принадлежащие к недавно созданной конгрегации. Предполагалось, что я закончу там гимназию. После землетрясения не прошло и года, и я все еще был под его впечатлением. Коллегиум находился в Риме, в том самом районе, что и кладбище Верано, - это самый тоскливый район столицы. Транспортным средством, которое чаще всего встречалось на улицах в то время, были катафалки. В большинстве магазинов продавались товары для совершения погребальных обрядов и украшения могил. Несколько убогих гостиниц имели репутацию злачных мест. Четырехэтажное здание коллегиума было сырым, серым и тоскливым. К нему прилегал скромный, пыльный дворик, часть которого имела навес на случай дождливых дней. Рядом находилась приходская церковь, которая обслуживала квартал. Выглядела она здесь, как мисийная церквушка.

Директором вышеописанного коллегиума был почтенный и нелюбезный прелат, брат известного генерала. По-видимому, существовал некий семейный секрет, позволявший объяснить, почему и он не поступил на военную службу. Опекун моей палаты представлял собой плебейское отражение черствости и сухости директора. Наверняка, в молодости он пережил большое разочарование, потому что неизменно пребывал в мрачном настроении, так что даже общество воспитанников не приносило ему облегчения. Почти все воспитанники были родом из Рима, преимущественно сыновья служащих и ремесленников. Это были первые городские ребята, с которыми я имел случай познакомиться, но мне не удалось подружиться ни с одним из них. Они казались мне циничными, глупыми, крикливыми и, честно говоря, вызывали антипатию. Я совершенно не понимал их. Разница между моей родной средой и этими ледяными казармами была огромной, они были совершенно несопоставимы. Из-за того, что от природы я казался молчаливым и задумчивым, а последние печальные события еще больше усугубили эти черты, начальники, не отличавшиеся большой наблюдательностью, считали меня самым лучшим воспитанником и, что мне довольно докучало, ставили в пример другим.

Однажды, перед Рождеством, без предварительного обдумывания и какого-либо серьезного повода я убежал из коллегиума. Я вышел оттуда, не подумав, не отдавая себе отчета в том, что делаю, не имея цели, просто потому, что вдруг увидел ворота, раскрытые настежь. Произошло это так: во время перемены во двор въехал грузовик, груженый углем, и водитель не сразу закрыл ворота. В какой-то момент я почувствовал себя буквально втянутым в этот открытый проем. Сначала я бесцельно бродил по малопривлекательным улицам района, а потом направился к станции. И только проходя возле казарм карабинеров, осознал вдруг, что совершил непоправимый проступок, поистине преступление. Самая большая проблема состояла в том, что невозможно было найти какое-либо объяснение случившемуся. Мое отсутствие, мой «побег» уже явно замечены. Что же я смогу сказать в свою защиту?

У меня было несколько лир в кармане и, конечно же, никакого багажа. Я снял в маленькой гостинице возле станции комнатку под самой крышей и оставался там три дня - бесконечные три дня скуки и беспокойства. Я не знал, что делать, как использовать свою неожиданную «свободу». Большую часть времени проводил у окна своей комнатки, наблюдая за проходящими трамваями и другим транспортом. Несколько раз в день шел на станцию и целыми часами простаивал там, разглядывая приходящие и отходящие поезда. «Вот такая жизнь, - думал я, - с этих пор я уже обреченный человек. Если бы только я знал, ради чего?» На третий день полицейский «выудил» меня из моей комнаты и препроводил в коллегиум. Всю дорогу я был охвачен одной только мыслью: если директор потребует объяснить, зачем я убежал, что я отвечу? Мне хотелось умереть. Я даже прочитал молитву «Радуйся, Мария...», чтобы вымолить столкновение трамваев. Но железная рука полицейского влекла меня за собой.

В коллегиуме разразился поистине неслыханный скандал, тем более, что я считался образцовым воспитанником. Директор, хотя и сразу же узнал о моем побеге, однако, колебался, уведомлять ли полицию, так как вообразил себе, что, охваченный тоской, я вернулся в родные места и что вскоре напишу ему письмо с извинениями. К моему счастью, как только он снова увидел меня перед собою и узнал от полицейского, что меня нашли в маленькой гостинице возле станции, то не стал даже настаивать, чтобы я рассказал ему о своих бессмысленных и безобразных поступках, совершенных за время побега.

«Не хочу слышать рассказов о твоих гнусностях», - рявкнул он изменившимся от злости голосом и тут же приказал мне встать на колени у его ног.

Эти неожиданные слова, произнесенные им, показались мне, должен признаться, результатом только что прочитанной мною на улице молитвы, после которой я снова почувствовал себя под опекой Богородицы. Мое молчание, казалось, явно подтверждало предположения директора.

«Как это могло случиться?» - хотел он узнать.
«Не знаю, монсиньор, - отвечал я, - в самом деле, не знаю».

«Почему ты не посоветовался, не попросил о помощи у своего исповедника, у своего Ангела Хранителя?» - выспрашивал директор.

«Не знаю, монсиньор, - отвечал я, - в самом деле, не знаю. Но может быть смогу вспомнить это в следующий раз…»

Ожидая ответа от моей бабушки, которая в качестве опекунши принимала решения относительно моего будущего, директор согласился, чтобы я поселился в отдельной комнатке в коллегиуме, при условии, однако, что обязуюсь не рассказывать никому о «постыдных мотивах» своего побега. Ни одно обещание не далось бы мне так легко. Хотя коллеги имели такую же буйную фантазию, как и директор, однако я должен отметить, что их мнение было как раз противоположным. Итак, я вскоре заметил, что благодаря незаконно присвоенной славе я сильно вырос в их глазах. Ответ от бабушки пришел быстро. В нем она сообщала, что некий дон Орионе готов принять меня в один из своих коллегиумов. Директор обрадовался не меньше меня такой неожиданной развязке.

«Хочешь пойти к Орионе? - спросил он меня. - Слышал ли ты когда-нибудь о нем?»

«О да!» - воскликнул я с подлинным энтузиазмом.

Чтобы объяснить свою радость, я должен рассказать об одном случае, который произошел годом раньше.

Было это всего через несколько дней после землетрясения. Большинство погибших еще лежало под руинами. Прибывшие оказать помощь пострадавшим с трудом начинали работу. Те, кто уцелел после землетрясения, охваченные ужасом, кочевали по временным убежищам вблизи от разрушенных домов. Зима (в том году особенно суровая) была в разгаре. Мы жили в состоянии постоянной угрозы новых толчков и снежных заносов. Из-за того, что все постройки были разрушены, ослов, мулов, коров и овец размещали в случайных укрытиях. Ночью приходили волки, привлеченные запахом скота. В это время года в нашей местности ночь наступает быстро - в четыре часа дня уже темно. Так что было весьма рискованно удаляться от убежищ. Из-за необычайно глубокого снежного покрова для волков стало невозможным добывать корм в горах, и неутоленный голод гнал их в долины. Запах скота, оставленного под открытым небом, делал их сверх всякой меры смелыми, наглыми, почти бешеными. Чтобы держать их на расстоянии, надо было целыми ночами поддерживать огонь, разводя огромные костры. Иногда в течение всей ночи вой хищников не позволял сомкнуть глаз. Покой приходил только с наступлением утра.

Однажды утром, серым и морозным, после бессонной ночи я был свидетелем очень странной сцены. Маленький священник, грязный и неряшливый, небритый самое малое дней десять, сновал среди руин, окруженный горсткой малышей, оставшихся без родных. Напрасно этот маленький священник умолял выделить какое-либо средство передвижения, на котором он мог бы перевезти этих мальчишек в Рим. Железнодорожная линия была повреждена во время землетрясения, а никаких иных транспортных средств, пригодных для такого длительного путешествия, не было. В этот момент подъехали и остановились неподалеку пять или шесть автомашин. Прибыл король, посещавший со своей свитой районы, которые постигло бедствие. Как только почтенные гости вышли из автомобилей и отдалились, маленький священник, никого не спрашивая о разрешении, начал усаживать в один из автомобилей собранных им детей. Очевидно, как это можно было легко предвидеть, этому воспротивились карабинеры, охраняющие автомобили. А поскольку священник настаивал на своем, дошло до столкновения, да так, что даже сам король обратил на это внимание. Тогда священник, ничуть не смущаясь, вышел вперед со шляпой в руке и попросил короля оставить на определенное время в его распоряжении один из автомобилей, чтобы он мог перевезти сирот в Рим или, по крайней мере, доставить на ближайшую станцию, до которой доходят поезда. При таких обстоятельствах королю не оставалось ничего иного, как согласиться.

Вместе с другими я наблюдал за этой сценой. Как только маленький священник уехал на автомобиле, с детьми, я спросил у стоящих рядом: «Кто этот необычный человек?»

Одна старушка, доверившая ему своего внука, сказала: «Это удивительный священник, некий дон Орионе».

Поэтому год спустя я был так доволен, когда директор коллегиума, в котором из-за скандала я не мог дольше оставаться, сказал мне, что дон Орионе готов взять меня в один из своих приютов. Однако сразу же возникло сомнение, беспокоившее меня, а именно: сообщила ли бабушка дону Орионе, по какой причине я должен был сменить коллегиум?

В последние годы после его смерти много говорилось и писалось о доне Луиджи Орионе и, несомненно, в будущем будет еще много сказано и написано о действенности его проповедей, о его большом милосердии, о основанной им и постоянно развивающейся конгрегации, о его пророчествах, о благодатях и оздоровлениях, которые верующие приписывают его заступничеству.

Я, однако, обо всем этом не хочу говорить и не чувствую себя призванным к этому, зато горячо желаю рассказать о незабываемой встрече с ним, когда я был мальчишкой, а он был еще далек от своей будущей славы.

С возрастающим беспокойством ожидал я в коллегиуме той минуты, когда увижу дона Орионе. Во мне не осталось ни следа от того мрачного отчаяния, которое было со дня побега. В церкви во время богослужения я впервые начал понимать смысл некоторых слов литургии: «Приготовься, душа моя!»

Дон Орионе намеревался сам приехать в коллегиум, чтобы забрать меня и еще одного ученика из моей местности. Однако в последнюю минуту он сообщил, что не сможет этого сделать из-за нехватки времени, и предложил встретиться в тот же вечер в зале ожидания римского железнодорожного вокзала. Из-за этого произошло недоразумение, довольно неприятное для меня. В назначенное время и в назначенном месте, среди толкотни и криков пассажиров и грузчиков, спешащих к ночным поездам, мы встретили незнакомого священника, не того удивительного и симпатичного, которого я год назад видел среди руин и развалин моей деревни, а какого-то совершенно незаметного, каких в Риме тысячи. Я был сильно разочарован этим и тотчас продемонстрировал несчастному заместителю дона Орионе свое плохое настроение, оставив ему переносить мои свертки и чемоданы, а сам не пошевелил и пальцем. Когда мы заняли места в поезде, священник любезно разъяснил, что намеревается отвезти нас в коллегиум в Сан-Ремо на Лигурийской Ривьере, и поэтому мы будем в поездке всю ночь и часть утра следующего дня. Это было первое значительное путешествие в моей жизни, но я совсем не чувствовал радости, горько разочарованный тем, что не встретил дона Орионе.

Через некоторое время священник поинтересовался, есть ли у меня что-нибудь почитать, а когда я ответил, что нет, спросил, явно желая завоевать мою симпатию, не хочу ли я какую-нибудь газету, и если да, то какую?

«Аванти»1, - ответил я сухо, явно провоцирующим тоном.

Должен признаться, что в то время я знал об этой газете только то, что она пользовалась славой традиционного врага Церкви. Так что трудно было представить более дерзкое желание со стороны воспитанника коллегиума. Не моргнув глазом, священник вышел из вагона и спустя минуту вернулся, вручая мне газету. Это поразило меня и даже немного унизило, ибо я отдавал себе отчет в том, что, несмотря на скромный облик, это тоже был не такой уж обычный священник и что он заслуживал большего уважения.

«Почему, - спросил я его, - не пришел дон Орионе?»

Мой вопрос изумил его.

«Но, собственно, я и есть дон Орионе, - сказал он. - Извините, что не представился».

Из-за этого неожиданного открытия мне стало очень неприятно и я почувствовал себя гнусным и никчемным. Я быстро спрятал газету, пробормотал что-то вроде: «Извиняюсь за мою дерзость и за то, что заставил вас таскать свертки и чемоданы». Он улыбнулся и уверил меня, что счастлив всякий раз, когда имеет возможность таскать чемоданы таких дерзких парней, как я. Он использовал также сравнение, которое меня восхитило и в то же время растрогало. «Носить чемоданы, как ослик», - сказал он дословно. И признался: «Я хочу открыть тебе тайну: мое настоящее призвание - жить, как настоящий осел Божия Провидения». Тогда я в свою очередь признался ему, что осел - животное, которое я с давних пор больше всего люблю. И объяснил: «Не тех смешных осликов из публичных парков, а настоящих крестьянских осликов. Более того, - добавил я, - думаю, они очень умные. Кажутся апатичными, потому что очень старые, но зато все знают. Они, как простые крестьяне, принадлежат земле», - постарался я более точно объяснить свою мысль. «Обычно простых крестьян называют невеждами», - сказал дон Орионе. «Они знают, что значит голодать, а это самое важное», - пояснил я. Как мне показалось, тогда между нами завязались серьезные и непринужденные отношения.

Тем временем второй ученик, который тоже ехал с нами до Сан-Ремо, уснул. «Тебе не хочется спать?» - спросил дон Орионе. «О нет», - уверил я его.

Итак, у нас завязался разговор, который, за исключением нескольких перерывов, когда в купе менялись пассажиры, продолжался всю ночь. Хотя дон Орионе перешагнул уже в то время сорокалетний рубеж, а я был шестнадцатилетним парнем, но в какой-то момент я заметил удивительную вещь: полностью исчезла существовавшая между нами разница в возрасте. Он начал говорить со мною о серьезных делах, не о тех, нескромных и личных, - о нет! - а о тех, важных для всех, о которых, к сожалению, старшие не привыкли разговаривать с ребятами или же намекают на них фальшивым либо поучительным тоном. Он же разговаривал со мною естественно и просто - такого еще никогда не было в моей жизни, - задавал мне вопросы, просил объяснить ему определенные моменты, поэтому и я отвечал ему естественно и без напряжения.

Особенностью того разговора, и это отнюдь немаловажно, было также то, что я сохранил его в памяти чрезвычайно точно и ясно.

В определенный момент меня опять охватило сомнение: знает ли дон Орионе настоящую причину, по которой я должен был сменить коллегиум? Эта неуверенность стала невыносимой, она, словно неожиданная туча, легла тенью на мое лицо и не ускользнула от внимания священника.

«Ты что, - спросил он, - снова не в настроении?»

«Знаете ли Вы, - не выдержал я, - что две недели назад я убежал из коллегиума и оставался за его пределами три дня?»

«Да, - сказал он, - твоя бабушка написала мне, и это же подтвердил твой бывший директор».

«И несмотря на это, - настаивал я, - Вы принимаете меня в одно из своих заведений?»

Он не сразу ответил на последний вопрос.

«Я хотел бы попросить тебя объяснить одну вещь, - начал дон Орионе. - Конечно же при условии, что ты можешь сказать мне правду, в противном случае лучше, чтобы ты мне вообще не отвечал, и мы поговорим о чем-нибудь другом».

«Что за вопрос? - спросил я. - Я не могу пообещать, что буду полностью искренним, если не знаю, о чем пойдет речь».

«Почему ты убежал из коллегиума?»

«Мне совсем нетрудно рассказать, как это было, - отозвался я. - Но не знаю, поймете ли Вы меня. Не знаю, способен ли взрослый понять молодого человека».

«Постараюсь, - сказал он, - ведь я тоже был молодым».

Итак, я рассказал ему во всех подробностях, как это случилось: открытые ворота, блуждание без цели, чувство непоправимой вины, скука и беспокойство трех дней свободы... «Вот такая правда, - подытожил я. - Не знаю только, сможете ли Вы меня понять. Не знаю, способен ли взрослый понять молодого человека».

Он улыбнулся, кивнул головой, и мне показалось, что его охватило чувство неожиданного сострадания.

«Несомненно, несомненно, - сказал он, - могу понять».

На очередной станции вошло несколько пассажиров. Они ехали из Сардинии, были так измучены, что сразу же улеглись спать. Когда один из них погасил свет и осталась гореть только маленькая голубая лампочка, черты лица дона Орионе стали похожими на черты священника, которого я видел год назад в нашей деревне. Я сказал, что помню случай с королевским автомобилем и объяснил, почему не сразу узнал его.

«Охотно верю тебе, - ответил он. - В тот день у меня, наверное, был вид бандита».

«Бандита - похитителя детей», - добавил я со смехом, подлаживаясь к его манере изъясняться.

Дон Орионе рассказал мне о тяготах, пережитых им в те трудные дни, обо всех поочередно деревнях, охваченных землетрясением. Оказалось, что бедствие со дня на день все более расширялось: оно значительно превышало по масштабам то, о чем говорилось вначале. Связь с деревнями в горах была замедлена и затруднена из-за волков и снежных заносов, однако, с другой стороны, любая задержка помощи раненым, стонущим среди руин, больным без убежищ, скитающимся детям влекла за собою все новые и новые жертвы. Он потратил двадцать семь дней, чтобы обойти все окрестности. В течение того месяца ни разу не прилег на кровать, не имел ни одной нормальной ночи отдыха, спал всего по нескольку часов в сооруженных на скорую руку местах для ночлега, не снимая обуви, чтобы не подвергаться риску обморожения. Как только ему удавалось собрать определенное количество одиноких детей или сирот, он отвозил их в Рим и тотчас возвращался к месту бедствия, чтобы отыскивать других.

«У каждого столько сил, сколько ему нужно, говорят у нас. У овцы своя сила, а у осла - своя», - сказал я, не в силах скрыть своего восхищения.

«Физическая стойкость - это одно из самых удивительных явлений, - добавил он. - Подумать только, когда я был в твоем возрасте, меня исключили из францисканского монастыря и отправили домой, потому что им казалось, что я со своим слабым здоровьем непригоден для жизни в монастыре».

Из-под моей куртки все время высовывалась газета «Аванти». Я извинился перед ним, что попросил именно эту газету, и объяснил, почему. Мне говорили, что это газета для бедных. Большинство моих друзей, оставшихся в деревне, были очень бедными. «Как это грустно, - сказал я между прочим, - видеть, что умные школьные товарищи не могут продолжать учебу только потому, что они бедны и обречены на жизнь, полную унижений и нищеты».

Тогда дон Орионе стал рассказывать мне о тяжелых испытаниях, которые ему пришлось преодолеть, имея низкое и бедное происхождение. Его отец принадлежал к одной из самых бедных категорий трудящихся - был мостильщиком, и дон Орионе, будучи мальчишкой, часто помогал отцу в его неблагодарном труде. И позже, когда был принят в епархиальную семинарию для того, чтобы оплатить жилье, ему приходилось выполнять функции церковного сторожа в кафедральном соборе. Он рассказал несколько смешных и трогательных подробностей из своей нищенствующй юности. Вспомнил, между прочим, о своем первом путешествии в Рим, которое совершил, имея только буханку хлеба домашней выпечки и пять лир.

Слушать его доставляло мне огромное удовольствие. Я решил тогда, что завтра сразу же в точности запишу весь этот разговор.

Поезд мчался вдоль Тиренского побережья. В ночной тьме я слышал новый для меня звук моря и незнакомые названия станций. Мне казалось, что я отправился открывать мир.

«Ты не устал? - спросил меня дон Орионе в какой-то момент. - Может, попробуешь вздремнуть?»

«Хотелось бы, чтобы эта поездка не заканчивалась никогда», - с трудом удалось мне выдавить из себя.

То, что больше всего запало в память, - это его спокойный и ласковый взгляд. Его глаза излучали доброту и проницательность, как это бывает у старушек-крестьянок, или у бабушек, которые в своей жизни терпеливо выносили всякого рода страдания и поэтому могут угадывать самую затаенную боль. Были моменты, когда мне казалось, что он видел мое нутро лучше, чем я сам, и это чувство не было неприятным.

Несколько раз он прерывал разговор, словно открывая скобки. «Помни о том, - сказал он мне в один из таких моментов, - что Бог находится не только в церкви. В будущем тебя не обойдут минуты отчаяния. Даже если тебе будет казаться, что ты одинок и оставлен, на самом деле это не так. Ты не должен забывать об этом». Он сказал это тем же голосом и с той же простотой, что и о других вещах, но я заметил, что его глаза блестели от слез.

В Ла-Специи вокзал был забит санитарками Красного Креста, матросами и солдатами всех родов войск. Шел второй год первой мировой войны и на итальянско-австрийском фронте продолжалось кровопролитное наступление. Мы узнали, что на станции ожидают прибытия поезда с тяжелоранеными.

«Сколько еще будет продолжаться эта чудовищная война?» - воскликнул я. Слова эти не прошли мимо внимания дона Орионе, но сразу он ничего не сказал. Рассвет приветствовал нас внезапной бурей над Ривьерой-ди-Левантэ. Дон Орионе в течение получаса молился по бревиарию, затем некоторое время сидел, погруженный в мысли.

«В отношении войны хотел бы сказать тебе нечто очень конфиденциальное, - заговорил он вполголоса. - Вчерашний день был для меня чрезвычайно важным. Я был принят Папой на личной аудиенции. Несколько недель тому назад я обратился к Святейшему Отцу с письмом - копию его я тебе сейчас прочитаю - на тему отношения христиан к этой войне. И Папа пригласил меня, чтобы побеседовать об этом письме».

Его слова глубоко взволновали меня. «Почему он хочет говорить со мною об этих делах?» - спрашивал я самого себя. А он начал искать в своем маленьком чемоданчике и извлек из него несколько листков бумаги, заполненных убористым почерком.

«Если приор какой-нибудь монастырской общины бывает принят Папой на личной аудиенции, - сказал он, - то, особенно в тех случаях, когда дело касается учения Церкви или вопросов веры, или нравственности, он не имеет права повторять услышанные или произнесенные слова. Но в этом случае совесть позволяет мне сделать исключение».

Дон Орионе читал мне черновик адресованного Папе письма, медленно, так, чтобы я мог легче уловить содержание. До сих пор оно еще не опубликовано, но должно находиться где-то среди его литературного наследия. Оно было написано в бурном и прекрасном стиле, чем-то напоминающем стиль Екатерины Сиенской. Письмо было очень смиренным и в то же время отважным, поскольку наводило на смелую мысль, чтобы сами христиане, в обход конфликтующих правительств, подняли среди народов инициативу как можно скорее положить конец войне. Итак, Папа пригласил дона Орионе и приготовил ему очень сердечный прием, но одновременно объяснил, что его план невозможно реализовать, потому что самое большее, что может сделать Церковь, это обратиться к народам или к солдатам с призывом молиться.

Дон Орионе как покорный сын Церкви, естественно, принял поучение, данное ему печальным - как он сказал - Папой, и сделал из этого вывод, что положение христианина в современном обществе гораздо более трагичное и противоречивое, чем то, о котором он думал, когда писал свое письмо.

Не знаю, мог ли дон Орионе предвидеть тогда, какой глубокий и сильный отзвук вызовут во мне его слова; думаю - да, иначе вся его речь не имела бы объяснения.

В Генуе мы должны были сменить поезд и два часа ожидали следующего, который следовал в Вентимиглию. Дождь лил, как из ведра, но, невзирая на это, дон Орионе настаивал на том, чтобы показать мне по крайней мере часть хорошо знакомого ему города, которого я тогда еще не знал.

«Не часто посчастливится тебе иметь такого проводника, как я», - сказал он.

«Но Вы, наверное, измучены, - возражал я. - В поезде из-за меня Вы не сомкнули глаз всю ночь. Наверное, это неприятно - ходить под таким дождем да еще без зонта!»

«Когда достигаешь определенного возраста, - объяснил он мне с улыбкой, - не остается собственных удовольствий, а только те, которые являются отражением радости других. Родители радуются радости своих детей».

Так что я вынужден был идти за ним. Мы оставили второго ученика в зале ожидания на станции охранять наш скромный багаж и пошли в город. Дон Орионе показал мне памятник Колумбу, несколько старых дворцов, фасад какой-то церкви и портовые строения. Шли мы быстро, возле самых стен, под навесами, чтобы как можно больше укрыться от льющегося дождя, - дон Орионе впереди, а я за ним. Время от времени он предупреждал меня, когда водосточный желоб оказывался лопнувшим и нужно было вовремя отстраниться, чтобы избежать неприятного купания.

Дойдя до какой-то колоннады, мы задержались на минутку, чтобы перевести дух. Тут дон Орионе вспомнил, что у него в кармане лежат почтовые открытки, которые нужно опустить в почтовый ящик. Он хотел отправить их из Рима, но забыл. Я был немного удивлен, когда увидел огромное количество подписанных видовых открыток с наклеенными почтовыми марками, которые дон Орионе вытаскивал из своих карманов. И даже тогда, когда я мог бы с уверенностью сказать, что больше их у него нет, он все еще вытаскивал их из карманов. Сцена была весьма комичной.

«Их более трехсот, - пояснил он мне. - Это поздравления к Рождеству членам молодежного общества, основанного мною в Тортоне. Все они - сыновья рабочих и для многих из них это будет, возможно, единственная открытка с поздравлениями к Рождеству».

«Очень хорошо, - сказал я и, думая о времени отправления поезда, предложил: - надо поскорее идти на главпочтамт и отослать их все сразу, передав в специальное окошко».

Дон Орионе не согласился с моим предложением по очень забавной причине.

«Нежелательно отправлять их все вместе, - пояснил он мне. - Если мы так сделаем, то здесь их проштампует один и тот же служащий, а там будет разносить один и тот же почтальон, что приведет к однообразию. Или же, когда почтальон увидит много одинаковых открыток, он потеряет терпение и просто выбросит часть их в корзину, как макулатуру. И потому мне кажется, лучше разделить открытки и опустить их в разные ящики, чтобы уже с момента отправления они были разделены».

Меня позабавила эта маленькая хитрость человека, хорошо знающего жизнь. Направляясь на станцию, мы разделили между собой открытки и стали по обе стороны улицы, как бы устраивая соревнование на скорость. Я пользовался своей молодостью: мог бежать, проталкиваться с помощью локтей, каждую минуту спрашивать, где тут почтовый ящик, забегать в соседние улочки, не вызывая удивления, - но все же дон Орионе закончил распределение своей части раньше меня.

Когда в поезде он спросил, все ли открытки я опустил, и переспросил, действительно ли все, я вынужден был признаться, что незаконно сохранил одну для себя.

«Таким образом, - оправдывал я свой поступок, - я тоже буду иметь поздравление к Рождеству».

«У той открытки другой адресат, - заметил он. - Эти пожелания не для тебя, даже если бы ты ее присвоил. Ты повел себя, как плохой почтальон».

На первом же полустанке, в Онелья, я вышел из поезда, чтобы опустить эту последнюю открытку.

Долгий путь подходил к концу. Когда мы приближались к Сан-Ремо, дон Орионе объяснил, что представит меня директору коллегиума и в тот же вечер должен будет уехать. В это мгновение я почувствовал, как болезненно сжалось сердце, но старался скрыть это. «Вот такая жизнь, - подумал я, - едва лишь человек привяжется к кому-нибудь, тотчас теряет его».

В Сан-Ремо мы прибыли около полудня, в самый солнцепек. Для меня это был совершенно новый пейзаж, незабываемый своей красотой. Каждый предмет виден во всех деталях в этом кристальном свете. Ландшафт был намного прекраснее, чем я ожидал, и более того, для меня - в том состоянии духа, в каком я находился, - он был слишком прекрасным. Впервые я видел изгороди из пальм, улицы, обсаженные мимозами, мандариновые и лимонные сады, плантации гвоздик; и мысли мои обращались к родной земле, где бедные люди, уцелевшие после того, как развалились их мазанки, жили в болоте, в пещерах и бараках, а по ночам вынуждены были жечь костры для защиты от волков. Тогда я понял, что в моей душе формируется новый вид боли.

Вечером, когда дон Орионе должен был уезжать, я услышал, что он поручил кому-то найти меня, так как хотел со мной попрощаться. Но я спрятался. Мне не хотелось, чтобы он увидел мои слезы. В темноте я размышлял над тем, что со мною произошло, и знал, что со временем пойму это лучше.

Через несколько дней, рождественским утром я получил первое письмо от дона Орионе - сердечное, необычное, на двенадцати страницах.

«Я жду от него письма по срочным административным делам и не могу дождаться, - вырвалось у директора2, когда он вручал мне письмо, - а тебе, посмотри-ка, написал такое огромное послание».

«Это, действительно, удивительный человек», - должен был признать я.

Хотелось бы сказать несколько слов об авторе рассказа «Встреча с удивительным священником» («Incontro can uno strano prete»), вошедшего в книгу «Выход безопасности» («Uscita di sicurezza», Рим, 1965), но напечатанного еще раньше в журнале «Europeo» (1952).

Игнацио Силоне родился в Пескине, в Абруццо 1 мая 1900 г. в крестьянской семье. Наверное поэтому две главные темы - крестьяне и итальянский национальный парк Абруццо проходят красной нитью через все творчество Силоне. Близких он потерял во время памятного землетрясения 13 января 1915 года, о котором вспоминает в своем рассказе. После землетрясения мальчика отправили в Рим, где с ним случаются события, описанные затем в рассказе, и происходит встреча с доном Орионе. Завязавшаяся тогда дружба между мальчиком-сиротой и священником сохранится на всю жизнь, несмотря на то, что их судьбы основательно разойдутся.

Дело в том, что Силоне отошел от католической Церкви.

О причинах этого отхода можно прочитать между строк в его произведениях. Он держал обиду на Церковь за то, что она занимается жизнью отдельных людей и нравственностью в индивидуальных поступках, но не жизнью общества. Силоне видел социальную несправедливость, особенно в родном Абруццо, и не находил иного выхода, кроме борьбы. Это привело его к социалистам - первые свои статьи, направленные против коррупции, он печатает в упомянутой в рассказе «Встреча с удивительным священником» газете «Аванти». Вскоре Силоне становится членом итальянской коммунистической партии и одним из близких сотрудников Пальмиро Тольятти. Вместе с Тольятти он приезжает в Москву, где встречается со знаменитыми в то время людьми - деятелями международной коммунистической организации - II Интернационал. Пережив разочарование, поскольку понял, что эти люди, совершенно не соответствовали его идеалам (карьеру некоторых он прямо называет дорогою «фашиствующих»), в 1930 г. Силоне покидает партию коммунистов. В своем эссе «Выход безопасности» он дает поразительную картину отношений, господствовавших во II Интернационале.

В том же году появляется его первая повесть «Фонтанара», затем выходят: «Хлеб и вино» (1937), «Посев под снегом» (1945), «Приключения бедного христианина» (повесть о Папе Римском Силестине IV) и другие произведения, благодаря которым он приобретает мировую славу. В творчестве Силоне обнаруживается его огромная чуткость к человеческому страданию и боли - поэтому они с доном Орионе так хорошо понимали друг друга. В своих очень реалистических рассказах он повествует о жизни простых людей, в первую очередь крестьян из Абруццо. Хотя Силоне и не вернулся в лоно Церкви, в книгах его ощущается глубоко христианский дух.

До конца своей жизни (умер в 1978 г.) Силоне поддерживал дружеские отношения с орионистами, а память о доне Орионе была ему всегда дорога.

Позволим себе привести здесь отрывок из книги Дугласа Хайда «Божий разбойник», в котором ее автор, английский журналист, собиравший материалы об этом удивительном священнике, так рассказывает о других встречах Силоне с доном Орионе:

«Силоне вскоре покинул заведение в Сан-Ремо... Он никогда не имел намерения стать священником, что и предвидел Орионе. Силоне перешел даже в другой лагерь, став редактором молодежного журнала, издаваемого социалистами. Жил он в бедности. Немало ночей провел в развалинах Колизея, не имея средств оплатить ночлег. Часто голодал, и так продолжалось в течение трех лет. Начиная с того времени, когда семнадцатилетним юношей он покинул заведение, Силоне вынужден был преодолевать многочисленные трудности. Однако гордость не позволяла ему обратиться к кому-либо из старых друзей.

Пришло Рождество 1920 года. Силоне, как обычно, имел только несколько лир в кармане. Хотя он был неверующим, но ему захотелось торжественно провести сочельник. Он пошел в пивную, самую скромную и самую дешевую в Риме, и заказал ужин.

После еды подали счет, который превышал его наличные деньги, и официант потребовал, чтобы он оставил шляпу и плащ до тех пор, пока не расплатится. Это создавало реальную угрозу перезимовать без плаща. Силоне был готов пойти на это, не желая униженно просить или брать у кого-то взаймы.

Однако, проходя мимо костела св. Анны, он вспомнил, что здесь служит священник Орионе. В памяти возник образ старого друга и благодетеля, которого когда-то он подвел. Накануне он видел дона Орионе издали, когда тот возвращался с вокзала. Значит, Орионе был в Риме. Мелькнула мысль: «Это - единственный человек, к которому я могу обратиться без смущения».

- Я был убежден, - рассказывал он мне, - что дон Орионе поймет меня как никто другой, невзирая на разделяющие нас годы и убеждения.

Итак, он зашел в дом священника и попросил позвать отца Орионе. Орионе, услышав голос, вышел из коридора, приветствуя его словами:

- Неимоверно рад видеть тебя в праздник Рождества!

Прежде чем Силоне успел что-либо сказать, Орионе сунул руку в к себе карман и одним движением пересыпал его содержимое в карман Игнацио, так как догадался, что только исключительная необходимость могла одолеть врожденную гордость этого человека. Более того, желая избавить его от неловкости, прервал разговор и поспешно попрощался с Силоне.

- Я вернулся в ресторан, - рассказывал мне дальше Силоне, - и, к удивлению хозяина, вручил ему деньги, получив обратно плащ и шляпу.

Другой эпизод случился в тридцатые годы. В то время шла гражданская война в Испании. Силоне ехал на север Италии, к границе. Во время поездки он вышел из купе, чтобы пройтись по коридору. В битком набитом вагоне третьего класса он увидел священника Орионе. Обменявшись несколькими словами со старым другом, Силоне удалился. Дело в том, что он был членом социалистической партии и за его голову была назначена большая награда, поэтому Силоне путешествовал инкогнито. За несколько дней до этого было совершено покушение на Муссолини и по всей стране шла усиленная облава на коммунистов.

Силоне вышел на границе и направился по перрону за грузчиком, который нес два его чемодана. Орионе, из опасения, что его друг может быть узнан полицейскими, также вышел и следовал за ним шаг в шаг, пока тот не пересек итальянскую границу и не оказался в безопасности.

Позже дон Орионе признался:

- Я остался возле него, опасаясь за его жизнь. Если бы стреляли, то вероятнее всего попали бы в меня, а он уцелел бы».

1871	- 23 июня: в Понтекуроне родился Джованни Луиджи Орионе, который на следующий день был окрещен.
1885	- 4 сентября: принят в монастырь францисканцев в Вогере.
1886	- на Страстной неделе тяжело заболел, а в июне исключен из монастыря францисканцев по состоянию здоровья.
4 октября:	принят в ораторий в Валдокко (Турин), встречается со священником Джованни Боско.
1889	- 16 октября: поступает в семинарию в Тортоне.
1891	- 1 декабря: назначен смотрителем кафедрального собора в Тортоне.
1892	- 2 марта: начинает работу с молодежью.
3 июля:	открывает ораторий св. Луиджи.
1893	- 15 октября: открывает первую гимназию в округе Сан-Бернардино.
1894	- 5 октября: гимназия переведена в церковь св. Клары в центр Тортоны. Открывает дома студентов в Турине и Генуе.
1895	- 15 апреля: рукоположен в священники.
1896	- август: открывает центр в Морнико-Лозане.
1898	- 15 августа: издание журнала «Дело Божия Провидения».
октябрь:	вызван в Ното (Сиракузы) монсиньором Бландини, занимается епископской гимназией св. Луиджи и сельскохозяйственной школой.
1899	- июнь: открывает в Сан-Ремо гимназию св. Ромула.
30 июля:	обряд пострижения первых отшельников Божия Провидения.
1901-1902	- открывает сельскохозяйственные школы в Баньорее, Ченьи, Варе, Риме, Нунциателле, школу св. Иосифа в Балдуине, школу Пресвятой Девы Марии в Монте-Марио.
1903	- 21 марта: утверждение конгрегации на уровне диоцеза монсиньором Банди.
1904	- май: перенос материнского дома в Тортоне в Дом Отшельников, названный позднее «Патерно».
1905	- открытие первой типографии в Тортоне.
1907	- 21 декабря: рукоположен в священники о. Роберт Шульчевский - первый член конгрегации из Польши.
1908	- 25 марта: по призыву Папы Пия Х Орионе начинает деятельность в городском районе Аппио в Риме.
1909	- 4 января: выезжает на Сицилию после произошедшего там землетрясения; открывает приют для сирот в Кассано-Йонио (Королевство Сардиния).
18 июня:	назначен Папой Пием Х генеральным викарием Мессины.
1911	- 8 декабря: покупка виллы Моффа (Бразилия), где позднее был открыт новициат.
1912	- возвращение о. Орионе из Сицилии в Тортону.
19 апреля:	принимает вечные обеты в присутствии Папы Пия Х.
1913	- декабрь: отъезд первых миссионеров в Бразилию.
1915	- январь: выезд о. Орионе в Авеццано, уничтоженный землетрясением.
29 июня:	о. Орионе основывает общину Малых Сестер Миссионерок Милосердия, а затем открывает Дом в Амено (Новара).
1918	- 29 августа: вместе с населением Тортоны приносит торжественный обет о возведении санктуария Матери Божией Защитницы.
1919	- патриарх Ла-Фонтане вызывает о. Орионе в Венецию, где поручает приют для сирот, а также Институт Манин.
27 декабря:	о. Орионе открывает Институт Пресвятого Сердца в Сан-Северино-Марке.
1920	- открытие Дома в Кампокро-ди-Мирано (Венеция); открытие Института Данте Олигьери в Тортоне.
1921	- февраль: покупает издательство Эмилиана Эдитриче в Венеции.
12 июня:	открытие института Берна и профучилищ в Местре, института Артиджанелли для сирот в Венеции.
4 августа:	отъезд о. Орионе в Южную Америку.
3 сентября:	открытие сельскохозяйственных школ в Рафате (Палестина), и в Рио-де-Жанейро; в Пуэрто-Мар-дель-Плата открывает школу и приход Святой Семьи, в Буэнос-Айресе - исправительный дом.
1922	- 4 июля: возвращение из Бразилии.
1923	- свящ. Александр Хвилович направляется в Польшу для работы и основания фонда в Польше. Утверждение Устава Министерством вероисповеданий и общественного просвещения. Основание в Здуньской Воле монастыря отшельников св. Альберта ди Бутрио, института Артиджанелли в Венеции.
1924	- 19 марта: открытие «Коттоленго» в Генуе. Повторное открытие гимназии св. Георгия в Новой Лигуре; возникновение «Дела св. Антония». Покупка недвижимости в Здуньской Воле; открытие часовни, коллегиума; приезд в Польшу священников Роберта Шульчевского и Людвига Щигела.
1925	- 30 июня: организован приют для сирот в Акандии (остров Родос); религиозный институт Магрета (Модена). Приезд в Польшу о. Блажея Маработто, представителя дона Орионе; торжественное открытие философских курсов в семинарии в Здуньской Воле; направление на учебу на теологическом факультете в Италии четырех клириков.
1926	- 23 октября: закладка углового камня под строительство санктуария в Тортоне. Письмо к Б. Муссолини с призывом о примирении государства с Церковью.
ноябрь:	тяжелая, опасная для жизни, болезнь о. Орионе. Начало строительства коллегиума в Здуньской Воле, рассчитанного более чем на 200 учеников.
1927	- 15 августа: проблема призваний; основание общества Слепых Сестер Поклонения Святым Дарам в Тортоне.
1928	- май: начало работ по строительству санктуария в Тортоне.
1 октября:	открытие семинарии св. Антония в Вогере. Рукоположение в священники первых орионистов из Польши; отъезд о. Хвиловича в США.
1929	- январь: издание журнала «Mater Dei», открытие дома попечения для рабочих в Монтевидео. В Здунской Воле вышел первый номер журнала «Малое Дело Божиего Провидения».
1930	- организована сельскохозяйственная школа в Ла-Флореста (Уругвай); о. Орионе открывает институт в Фано (Песаро) и институт св. Виктора (Пиаценза).
26 декабря:	первый живой вертеп в Тортоне. Учреждение новициата в Здуньской Воле. Наставником стал о. Маработто.
1931	- 29 августа: инаугурация санктуария Матери Божией - Защитницы в Тортоне.
1932	- учреждение института св. Бенедикта в Монтебелло (Павия), «Дела св. Иосифа» в Мар-дель-Плата, дома престарелых в Тортоне. Благодаря возвращению из Италии польских монашек, которые могли осуществлять прием кандидаток в общину, произошел переломный момент в жизни сестер-орионисток в Польше.
1933	- начало «Малого Коттоленго» в Милане, основаны вилла Каритас в Тортоне, институт Паверано в Генуе.
1934	- 27 мая: первый съезд воспитанников в Тортоне; колония св. Иннокентия в Тортоне; первый дом в Соединенных Штатах, в Джаспер-Индиане; учреждение прихода св. Кароля в Монтевидео.
27 сентября:	вторая поездка о. Орионе в Южную Америку. В Польше - организованы два центра: в Избице Куявской и в Калише, принятые от общества отцов-хористов, а также положено начало прихода Сердца Иисуса во Влоцлавке.
1935	- 18 апреля: закладка углового камня под строительство «Малого Коттоленго» в Клэйполе. Строительство такого же заведения во Влоцлавке, учреждение прихода Пресвятого Сердца Иисуса при ранее построенной часовне.
1936	- возникли новые общины в Аргентине, Бразилии, Уругвае, Чили; дома опеки для итальянских эмигрантов в Англии, Кардиффе, Галии, дом в Албании в Жияке для итальянских рабочих.
25 ноября:	учреждение второй провинции в Польше, инспектором которой назначен о. Юзеф Новицкий.
1937	- 24 августа: возвращение о. Орионе из Южной Америки. Визитация отца Каронти; исключение некоторых студентов; отзыв о. Маработто в Италию.
1938	- 16 января: открытие института св. Филиппа в Риме.
11 ноября:	открыт новый институт Артиджанелли в Александрии.
7 декабря:	построено новое крыло здания «Коттоленго» в Милане.
1939	- 22 января: вторая конференция в Католическом университете в Милане на тему «Там действует Провидение».
1 марта:	отправление последней группы миссионеров в Америку.
31 марта:	приступ стенокардии (angina pectoris) у о. Орионе в Александрии.
26 мая:	открытие Марийного санктуария в Фумо (Павия).
Июнь:	принятие от о. Ф. Топорского двух заведений: палаты ремесленников св. Антония в Варшаве (ул. Барская, 4) и приюта для сирот вместе с имением в Лазневе под Блонем; возвращение в Польшу о. Маработто.
28 октября:	последняя встреча о. Орионе с Папой Пием ХII у Porta S. Sebastiano в Риме.
1940	- 9 февраля: приступ стенокардии в родном доме в Тортоне, соборование.
6 марта:	последнее посещение санктуария в Тортоне.
8 марта:	последнее «спокойной ночи» в родном доме, при этом особое внимание обращено на Польшу: «Не хочу жить и умирать среди пальм, но среди бедных, потому что в них - Иисус Христос».
9 марта:	подчиняется уговорам врачей и отправляется в Сан-Ремо.
12 марта:	последняя Святая Месса и телеграмма Святейшему Отцу; в 22.45 умер с молитвой на устах: «Иисус, Иисус, Иисус...»
19 марта:	погребение в Тортоне. 1-я генеральная капитула конгрегации: учреждение польской провинции св. Станислава Костки (переименована в 1969 г. в провинцию Ченстоховской Богородицы), составление акта по поводу «бумажной войны», который вступил в силу в 1946 г.
1942	- приобретение орионистками дома в Отвоцке, в котором через год был открыт новициат благодаря помощи о. Маработто.
1943-1946	- рукоположение в священники клириков, которые во время оккупации посещали Митрополитальную духовную семинарию в Варшаве или закончили теологические курсы в т. н. тайной семинарии.
1945	- смерть о. Маработто. Директором провинции избран о. Владимир Михальский.
1946	- завершение апостольской визитации о. Каронти.
1948	- учреждение прихода св. Антония в Здуньской Воле при часовне Святой Троицы; постройка церкви, которая была освящена в 1987 г., а затем - школы по преподаванию Закона Божия, сегодня здесь приют для бездомных имени бл. Ф. Джевецкого.
1954	- 20 ноября: утверждение Святым Престолом конгрегации Божия Провидения. С 50-х гг. - выезд польских орионистов из Италии, а затем из Польши на работу в США, Бразилию, Англию и на Мадагаскар.
1962	- орионист о. Бронислав Домбровский назначен епископом.
1963	- 9 марта: Папа Иоанн ХХIII начинает процесс беатификации о. Орионе. С этого года в Лазневе (а затем в Междубродье Б. возле Живца, в Рыбной) во время реколекций ведется работа в пользу больных и неполноценных.
1965	- 17 апреля: утверждение Святым Престолом конгрегации Малых Сестер Миссионерок Милосердия.
1968	- новый центр в Междубродье Б.
1972	- освящение церкви прихода Божия Провидения в Калише; новые центры: центр Младенца Иисус (с 1986 г. - приход бл. Луиджи Орионе) в Варшаве; в Воломине возле Варшавы (с 1978 г. - приход св. Иосифа Ремесленника; строительство храма в 1979 г.); строительство школы по преподаванию Закона Божия (1981 г.) в Чарной, сегодня - приют «Дон Орионе» для бездомных с лечением от алкоголизма; с 1995 г. новый вид деятельности - приют Божия Провидения (для онкологических больных) в Воломине.
1978	- 6 февраля: Папа Павел VI провозглашает о. Орионе Слугой Божиим.
1979	- новый центр в Зеленицах (марийный санктуарий и приход).
1980	- 29 апреля: Иоанн Павел II утверждает чудеса, приписываемые заступничеству Слуги Божия дона Орионе.
26 октября:	Иоанн Павел II провозглашает дона Орионе блаженным.
1986	- новый центр (марийный санктуарий; приход Успения Пресвятой Богородицы в Рокитне возле Варшавы).
1990	- начало работы в Беларуси. Возвращение интерната и школы в Варшаве на ул. Барской, 4.
1995	- новая резиденция конгрегации для общины, в состав которой входят преподаватели и студенты Люблинского католического университета. Новое отделение харитативного типа в Браньщике возле Вышкова.
1996	- перенос о. Тадеушем Шешко, директором провинции, резиденции провинциальной дирекции с ул. Барской в дом по ул. Линдлея, 12.

Авторы многочисленных книг, описывающих жизненный путь дона Орионе, - Барра, Хайд, Папасоль, Пранцато, Спарпальоне и др. - дают иногда краткие сведения о развитии конгрегации в Польше. В итальянских журналах «Piccola Opera della Divina Provvidenza» и «Don Orione» (продолжение предыдущего) в 70-х-80-х гг. изредка печатались фотоматериалы по интересующему нас вопросу. Много информации на тему конгрегации в Польше содержится в журнале «Малое Дело Божия Провидения», выходившем на польском языке («Małe Dzieło Boskiej Opatrzności») в 1929-1939 гг.

События 1923-1945 годов исследовал автор настоящего краткого обзора. Под его редакцией вышел сборник «Книга памяти, 40-летие общины отцов-орионистов в Польше» (его третье издание вышло под названием «Папка воспоминаний» - «Teczka Wspomnień», Warszawa, 1995). В этом сборнике собраны материалы, охватывающие период с 1923 по 1963 гг. История трех приходов (Калиш, Мальборк и Здуньска Воля) была изучена в магистерских диссертациях, представленных к защите в Люблинском католическом университете. В течение 70 лет существования конгрегации в Польше в прессе появлялись многочисленные статьи, которые могут быть использованы в качестве дополнительных данных по истории орионистов в Польше.

После получения независимости по окончании первой мировой войны в Польше возрождалась религиозная жизнь. Кандалы, в которые был закован народ, были сняты. Польская католическая Церковь предпринимала усилия, чтобы возродить свои структуры и способствовать развитию народа, а также подготовиться к новым условиям жизни. Возрождалась монашеская жизнь, возникали новые общины.

Дон Орионе уже в начале ХХ столетия имел в своей конгрегации поляков: о. Мартина Бонка, клириков Роберта Шульчевского, Франциска Лигензена и Александра Хвиловича. Первый из них, будучи епархиальным священником, работал учителем; второй страстно желал стать у Орионе священником и стал им в 1907 г.; третий был рукоположен titutlo servitutis Ecclesiae; а Хвилович - после разных перипетий - в 1921 г. За ними пришли следующие.

Дон Орионе хотел иметь в Конгрегации поляков для миссии в Восточной Европе. Поэтому неудивительно, что он так хлопотал о контактах с польской молодежью, которая часто появлялась в Италии. Помогал ему в тех контактах о. Юзеф Хажбевич, который жил в общине, относящейся к Конгрегации Воскресения Господа нашего Иисуса Христа.

В 1912 г. о. Шульчевский, побывав в Польше, привез оттуда хорошие новости. Он получил даже некоторые предложения, но, не имея специальных рекомендаций основателя конгрегации, не мог принять решений по ним.

В 1923 г. дон Орионе послал в Польшу о. Хвиловича с инструкциями и надлежащими полномочиями. Тот по предложению епископа Станислава Здитовецкого задержался на какое-то время в Здуньской Воле. Через 5 лет он добился утверждения устава конгрегации в Польше, приобрел здание корчмы, перестроил его и таким образом получил довольно большую часовню Святой Троицы, а также коллегиум, в котором могли учиться более 200 ребят, что на фоне недостатка школ и желания прийти на помощь неимущим детям было чем-то беспрецедентным. Здание получило название «Миссийный дом». В это время построен также двухэтажный дом для будущих орионисток и помещение под типографию и для других мастерских с целью профессиональной подготовки молодежи.

В 1924 г. из Италии прибыли в помощь о. Роберт Шульчевский и о. Людвиг Щигель, а в следующем году - в качестве личного делегата дона Орионе - о. Маработто. Благодаря их приезду появилась возможность открыть курсы по философии, на которых проводилась подготовка к поступлению на теологический факультет кандидатов в священники. Четыре клирика, связанные с деятельностью конгрегации, были отправлены для изучения теологии в Тортону (Италия). Рукоположение их в священники пришлось на 1928-29 гг., а возвращение на родину заметно укрепило персонал «Миссийного дома». Стоит подчеркнуть быстроту, с которой все совершалось, и поддержку «Дела» жителями города.

В 1928 г. о. Хвилович отправился в Италию, а оттуда - в США, где в 1933 г. основал первый американский Дом конгрегации.

После отъезда о. Хвиловича бразды правления принял о. Маработто, который до 1945 г. (с небольшими перерывами) занимался формированием очередного поколения орионистов в Польше. Отправляясь в 1927 г. на родину, он взял с собою 10 клириков, поступивших на теологический факультет в Италии.

Этого принципа - философия на месте, а теология в Италии - придерживались до начала войны. В 1928-1939 годах выехали в Италию для изучения теологии 49 клириков, в то время как около 20 клириков из года в год работали в коллегиуме в качестве воспитателей или даже преподавателей.

В 1929 г. начал выходить ежемесячник «Małe Dzieło Boskiej Opatrzności» («Малое Дело Божия Провидения»), который печатался в собственной типографии, где располагалась также мастерская бытового обслуживания. Начались занятия в училище по обучению столярному делу и механическим работам.

Вследствие того, что было очень много кандидатов для монашеской жизни, между прочим, и среди воспитанников коллегиума (с 1932 г. - Начальная духовная семинария), о. Маработто учредил в 1930 г. новициат, став его наставником. До начала войны он воспитал 110 послушников, из которых 78 мечтали о священничестве.

С 1931 г. конгрегация стала расширяться. Начало этому положило возложение на орионистов руководства работой епископской типографии в Лодзи (только в течение нескольких месяцев) и во Влоцлавке. Работа в типографии во Влоцлавке (от которой отказались в 1934 г.) дала возможность основать приход Пресвятого Сердца Иисуса (1935 г.) и харитативную организацию «Малое Коттоленго». Годом позже в конгрегацию вошли пожертвованные членами этой организации здания в Избице Куявской и в Калише (ценою уплаты за них долгов). Это позволило создать в 1936 г. вицепровинцию, что было обусловлено также ростом числа священников, братьев-коадьюторов и клириков.

Перед началом войны в вицепровинции состоялась визитация апостольского инспектора, бенедиктинца, отшельника Эммануэля Каронти. Открыты (1939 г.) два новых центра: в Варшаве - ремесленная палата и в Лазневе около Блоня - приют для сирот от прелата Франциска Топорского. Таким образом, к началу войны вицепровинция включала 6 центров с 20 священниками, 42 клириками (из которых половина училась за границей) и 15 братьями-коадьюторами.

Военный период вицепровинция переживала по-разному. В Здуньской Воле был ликвидирован коллегиум; осталось несколько монахов. В 1941 г. был создан приход для немецких католиков, настоятелем которого стал о. Ян Зигмунд, который тем самым обеспечивал безопасность своему монашескому братству и общине орионисток. Он совершал также тайные богослужения для поляков.

Во Влоцлавке ликвидировано «Малое Коттоленго». Подопечные - около 70 человек - убиты, о чем был извещен также Папа Пий ХII; некоторое время там функционировала небольшая церквушка.

В Калише ликвидирован интернат, о. Шульчевский умер в концлагере Дахау. До этого он два года работал в подполье. В этот лагерь были депортированы еще трое других собратьев, среди них о. Франциск Джевецкий, который был провозглашен блаженным 13 июня 1997 г. вместе со 107 другими кандидатами.

Братству в Избице, настоятелем которого был итальянец о. Марио Занатта, удалось выстоять и оказывать помощь местному населению, а через обслуживание церквей, расположенных в окрестностях Избицы, и населению, проживающему за пределами городка.

Иначе было в Варшаве. Интернат функционировал; часть клириков закончила теологический факультет Высшей митрополитальной семинарии в столице; другая часть, вместе с марианами, - в учрежденной о. Маработто в 1942 г. тайной семинарии (Seminarium Clandestinum). В открытом в 1940 г. новициате готовились

6 кандидатов к монашеской жизни. В 1943-45 годах были рукоположены в священники 11 клириков, и 7 - в 1946-50 годах, за границей за этот же период - 21. Отец Маработто оказал помощь 92 клирикам из разных епархий, размещая их в семинариях в генеральном губернаторстве (!).

В Лазневе продолжали работать, как и раньше. Оба центра помогали в пастырстве настоятелям окрестных церквей, оказывали помощь бедным, передавая хлеб из пекарни, находящейся в столице. Варшавские воспитанники, помимо учебы, вовлекались в подпольную деятельность. Варшавская община - священники, клирики, монахи, воспитанники, сестры-орионистки и их подопечные (около 80 человек) - пережила Варшавское восстание и уцелела благодаря тому, что, когда Дом был занят восставшими, здесь была оказана помощь раненым немецким солдатам. Большая часть общины была вывезена в глубь Германии, но вернулась в страну еще до окончания войны.

В 1946 г. была учреждена провинция св. Станислава Костки (с 1969 г. -Ченстоховской Богородицы), постановление о которой было принято генеральной капитулой еще в 1940 г. Провинциалом стал о. Влодимеж Михальский (1947 г.). О. Маработто умер в Милановке, за три дня до конца войны, осуществляя пастырское служение больным тифом.

Повсюду приступили к работе, к отстраиванию уничтоженного, тем более, что большинство священников возвратилось из-за границы и количество их в стране увеличилось. Послушничество приобрело полноту, причем пока что философию изучали на месте, а теологию в других семинариях (также и во Влоцлавке). Но уже в 1955 г., когда количество клириков достигло 70 человек, о. Михальский учредил теологический факультет в Здуньской Воле, с того времени здесь осуществляется полное обучение. (В течение 4 лет после учреждения теологического факультета были рукоположены 19 священников). С 1950 г. начали также направлять священников - предполагая открытие в будущем собственной семинарии - для прохождения лиценциата и доктората в Люблинский католический университет и Католическую теологическую академию. (С 70-х годов многие священники получают академические дипломы, поступая на учебу самостоятельно.)

Не обошлось в этот период и без дискриминации со стороны властей: закрыты Начальная семинария в Здуньской Воле (1952 г.) и ремесленные дома в Варшаве (1954 г.), имения в Избице Куявской и Лазневе.

Многие орионисты работают священниками в разных епархиях. В этих условиях начали думать о новых центрах и о реорганизации уже существующих.

В Лазневе в 1950 г. примас Польши Стефан Вышинский учредил приход св. Антония, который с 1959 г. имеет новую красивую церковь. Вся площадка была застроена, и, начиная с 1963 г. тут с большим размахом организовываются отдых и реколекции в летний период для больных и неполноценных. Через этот центр в период с 1963 по 1973 год прошло около 2000 подопечных и 800 человек обслуживающего персонала. Письма, получаемые монашеской общиной от лиц, которые провели там смену, полны благодарности и признательности.

В Калише в 1952 г. епископ Франциск Коршинский учредил приход при церкви, располагавшейся тогда в бараке. В настоящее время имеется два центра: приход Божия Провидения по ул. Польной, где в конце 60-х гг. построен большой храм Марии - Матери Церкви. В настоящее время там работает 8 священников. По ул. Костюшки в 70-е гг. построен Воспитательный центр имени блаженного Луиджи Орионе для 100 воспитанников, посещающих специальные городские школы для недоразвитых детей. В настоящее время здесь работают 3 священника.

В Избице Куявской также произошли определенные перемены. В настоящее время здесь находится Дом социальной помощи для взрослых имени Кароля Стерпи на 60 мест. Пока работает 1 священник.

Во Влоцлавке орионисты построили на ул. Островской один из красивейших в Польше храмов, передав здание по ул. Лесной во владение орионисткам. Сегодня здесь работает 6 священников.

Наконец, в Здуньской Воле построены большая приходская церковь (в 70-е годы) и здание семинарии (80-е годы) с оптимальными условиями для учебы. В Генрикове, относящемся к приходу, в 90-е гг. пункт по обучению Закону Божию при часовне переоборудован в приют для бездомных имени блаженного Франциска Джевецкого.

Все это сделано на объектах, которые находились во владении конгрегации до 1939 г. С 1957 г. начался следующий этап в развитии конгрегации - распространение деятельности в других епархиях.

- Мальборк, 1957 г. По просьбе епископа Томаша Вильчинского принят старинная церковь, с 1975 г. - приходская церковь св. Иоанна Крестителя. В 70-е годы - строительство общинного дома, а в 80-е - часовни и дома для катехизации. Сегодня там работает 5 священников.

- 1959 г. В Варшаве (в районе Анин) приобретен дом, в котором в 1975 г. создан новициат. Один из священников служит капелланом в Институте кардиологии.

- Чулов возле Кракова, 1959 г. От господина Теофила Гыли принято во владение имение. Предполагалось использовать его для апостольства на территории прихода Рибна и организации дома отдыха. Со временем к объекту пристроена часовня и помещение для проведения акции «Каникулы с Богом» для молодежи и детей. На конгрегацию возложено обслуживание двух часовен, обучение Закону Божию (в настоящее время проводится в школе). Работает 1 священник. В 1973 г. кардинал Кароль Войтыла поручил конгрегации приход и с тех пор там работают 4 священника.

- С 1968 г. конгрегация имеет в распоряжении дом для реколлекций и отдыха в Междубродье Бяльском возле Живца, перестроенный в 70-е годы. Работает там 1 священник, служа одновременно капеланом в государственном доме помощи для взрослых в Междубродье Живецком и у сестер-орионисток.

- В 1972 г. тогдашний примас Польши Вышинский поручил конгрегации церковь по ул. Линдлея, 12 в Варшаве и обслуживание больничного комплекса. Благодаря орионистам здание было реконструировано и построен общинный дом (1980). В 1986 г. тогдашний примас Юзеф Глемп учредил при восстановленной церкви приход блаженного Луиджи Орионе. В настоящее время здесь работает 7 священников. В одном из зданий располагается дирекция провинции.

- Воломин. В 1972 г. принято пастырство в Воломине, где в конце 70-х гг. конгрегация построила церковь и общинный дом (с 1995 г. - Приют Божия Провидения для онкологических больных). В 1978 г. учрежден приход св. Иосифа Ремесленника. В Чарной в 1981 г. на территории прихода оборудован класс по обучению Закону Божию - сегодня это приют для бездомных имени дона Орионе с центром для лечения страдающих от алкоголизма. Во всем комплексе работает 8 священников.

- В 1979 г. по просьбе епископа Я. Ярошевича конгрегацией принят марийный санктуарий в Зеленицах (Келецкая епархия), который является приходской церковью. Санктуарий прекрасно отреставрирован, территория вокруг него кардинально изменила свой прежний вид (была сильно заброшенной).

- В 1986 г. орионисты приняли по просьбе примаса Глемпа марийный санктуарий с приходом в Рокитне возле Блони. Сам санктуарий был в запущенном виде, строительство костела в Плохотине было лишь начато. Конгрегация сделала все, чтобы придать этим объектам надлежащий вид и сделать пригодными для использования. Плохотин стал независимым приходом. В нем работает 1 священник.

- В 1995 г. конгрегация расширила свою харитативную деятельность на Браньщик возле Вышкова.

- В том же году в Люблине приобретены большие апартаменты для профессоров и студентов Люблинского католического университета.

Священники польской провинции конгрегации работают также за пределами Польши - на Мадагаскаре, в Беларуси, Украине Чехии.

Трудно перечислить все начинания конгрегации в Польше, не рассматривая подробно ее деятельности. Здесь, к сожалению, названы центры, и почти совсем не шла речь о людях, о их повседневном труде и жизни. Сегодня мечты дона Орионе исполнились и реализуются конгрегацией почти во всем мире.

evden eve nakliyat goztepe evden eve nakliyat bostanci evden eve nakliyat acibadem evden eve nakliyat erenköy evden eve nakliyat yakacık evden eve nakliyat